— Ох, болит!

— Ничего, крепись. Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи! — послышался тоненький, нежный голосок Шушик.

И то ли стыдно стало Саркису, то ли потеплело в нем что — то от этого голоса, но больше он не жаловался.

Ребята осторожно спустились в темноте в ущелье и вернулись в свою пещеру.

Войдя, Гагик направился прямо к тому углублению, где хранились продукты.

— Милые мои, померзли, небось, бедняги? Вот я вас сейчас ощиплю и на огоньке согрею. Ой, да где же они, воробьи мои? — воскликнул он.

Ашот и Шушик стояли на пороге пещеры и тихо смеялись.

— Ашот, склад обобрали! — в негодовании крикнул Гагик.

Но тот почему — то не отозвался. Его словно не взволновало это сообщение.

Шушик подошла к костру и, опустившись на колени, начала разгребать золу. Обнажились тлеющие угольки. Девочка собрала их в кучку и начала раздувать. Асо, сидя рядом, колол и подкладывал щепочки.

— Не крысы же унесли воробьев! — не унимался Гагик. — Ашот, тут могут быть крысы?

— Кто знает, — с напускным безразличием пожал плечами Ашот.

Полный невысказанных сомнений, Гагик съежился у костра.

— Вот так штука, опять без еды остались! — покачивая головой, пробормотал он.

Однако тяжелая мысль о еде беспокоила не одного только Гагика…

Всю ночь, до самого утра, ребята время от времени выходили из пещеры и смотрели на скалу. Костер горел, и от елки уходила вниз, в ущелье, длинная кривая тень.

— Саркис, как дела, Саркис? — кричали товарищи, и голоса эти наполняли мальчика бодростью.

Он чувствовал, что они привязывают его к жизни, что он погиб бы безвозвратно, не будь поблизости этих добрых, хороших ребят.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

О том, что в трудные минуты ум человека работает быстрее

В эту тринадцатую ночь своего плена наши ребята почти не спали и утром вышли из пещеры в дурном настроении. Да и природа не обещала хорошего дня. Небо было мрачное, затянутое тучами. Есть нечего, топлива нет. Что могли они отнести товарищу, оставшемуся на скале?

Молча, нехотя начали они вырывать с корнем кусты, ломать обжигающие холодом ветви деревьев. Сил ни у кого не было, а ветви еще и сопротивлялись, словно не хотели сдаваться и боролись за жизнь.

Понемногу ребята разогрелись, но настроение у них не повышалось.

Что они должны были делать теперь? Как спасти товарища, попавшего в большую беду?

Неожиданно запротестовал Гагик.

— Звеньевой, — обратился он к Ашоту, — ты ведешь нас по неверному пути.

— Почему?

— Не знаю почему, знаю только, что по неверному. Так мы все можем погибнуть. Пока снег снова не закрыл тропу, мы только об одном и должны думать — как выбраться отсюда.

— Но как же Саркис? — не понял Ашот.

— Саркис? А он о нас много думал? — неожиданно вспыхнул Гагик. Голод и лишения издергали и этого всегда спокойного мальчика. — Пусть потерпит, пока мы попробуем открыть тропу. Тогда и его вызволим.

Слова Гагика взволновали товарищей. Ведь и в самом деле из — за этой истории все они могли навсегда остаться в ущелье.

Собрав наломанные ветви, ребята молча поднялись на тропу.

— Как дела, Саркис? — крикнул сверху Ашот.

— Все болит… вытащите меня отсюда… Скажу отцу — богато всех одарит.

Услышав эти слова, ребята нахмурились. Ну поди от дай жизнь за этого парня! Будто кому-нибудь из них нужны подарки Паруйра!

— Ты о подарках лучше помолчи! — разозлился Ашот. — Не то ни топлива не получишь, ни еды… — И, понизив голос, добавил: — Ишь ведь какой! Вроде своего лавочника — отца, взятки сулит. Фу!

— Не говорил ли я, что гораздо важнее сейчас про — должать нашу работу? — возмутился Гагик.

— А ты, Асо, что скажешь? Ты все молчишь, — Что мне сказать, Ашот, не ясно разве?

Шушик вопросительно подняла на Асо свои большие глаза. Любопытно, что же таится в груди этого скромно го, молчаливого парня?

— Ясно, конечно, — подтвердил Гагик. — Берите лопаты, будем расчищать путь, а там уже и им займемся.

— Ты меня не так понял, Гагик, — смущенно возразил Асо. — Мы, курды, или спасаем товарища, или умираем вместе с ним. И откладывать этого нельзя.

И, словно он совершил какую — то неловкость, с похвалой отозвавшись о своих единоплеменниках, Асо, опустив голову, начал сбрасывать с обрыва ветки, приготовленные для Саркиса.

Шушик смотрела на пастушка с такой нежностью, что тот все время чувствовал на себе ее теплый взгляд. Вот она смотрит на его щеку, вот он повернулся, и она смотрит на его ухо, на затылок, шею…

А на Ашота эти слова произвели совсем иное впечатление. Он бросил лопату и, гордо подняв голову, спросил:

— Ты что же, Асо, думаешь, что мы меньше, чем курды, любим своих товарищей? — С подчеркнутой торжественностью заявил: — Мы не выйдем из Барсова ущелья, пока не освободим нашего товарища. Ясно?

— Ясно! — хором отозвались ребята.

— Ну, а теперь к Дубняку.

Но Гагик вдруг остановился, вытянул шею, поднял кверху нос и понюхал воздух.

— Чудеса! — пожал он своими узкими плечиками. — Снизу шашлыком тянет! Эй, Саркис, не позабыл ли ты, случаем, в огне свою ногу?

Саркис не отозвался. Однако запах шашлыка явно доносился с площадки, на которой лежал мальчик, и запах этот становился все явственнее, все нестерпимее для голодных ребят.

Только Ашот и Шушик знали, в чем дело, и едва сдерживали смех, видя Гагика таким растерянным и изумленным.

— Откуда у Саркиса шашлык? — ломал он голову и, не удержавшись крикнул, склоняясь над пропастью: — Не орла ли ты там ощипал, Саркис?

— Какого орла? Птичек, — слабо донеслось из — под скалы.

— Птичек? Как к тебе попали птички?…

Но, перехватив улыбку Шушик, Гагик все понял.

— Ах ты, предательница! — погрозил он девочке пальцем и тихо добавил, словно самому себе: — Да можно ли полагаться на женщину? Разве не Алмаст [21] отдала врагу ключи от крепости Тмкаберт?

Ребята направились к Дубняку — так назвал Ашот уголок под правым кряжем ущелья, где среди камней в беспорядке росло несколько десятков деревьев.

Когда они пришли, Ашот сказал:

— Нужно найти для Саркиса дерево с длинным и тонким стволом.

Задача была трудной. Откуда здесь, в этом каменистом, обвеваемом ветрами месте, такое дерево?

Искали долго и наконец остановились перед двумя молодыми ивами. Одна из них была несколько выше, стройнее другой, и, указывая на нее, Ашот сказал:

— Не так уж она высока, но выбора нет… Да и почва под нею мягкая — легче будет выдернуть с корнем. — Он поплевал на руки и полез на иву. — А вы следуйте за мной.

— И мне взбираться? — спросила Шушик.

— Нет, ты пойди поищи ягод.

Ашот добрался до самой верхушки дерева и, уцепившись за нее, повис высоко над землей. Ива прогнулась под его тяжестью, но даже не скрипнула.

— Ой, упадешь! — вскрикнула Шушик.

— Иди, куда тебе велено! — рассердился Ашот. — А вы, Асо и Гагик, хватайтесь за макушку и тоже подвесьтесь, как я.

Втроем повисли они на верхушке дерева. Ива, зеленая и гибкая, склонилась почти до земли, но, видно, корни у нее были крепкие — выдерживали напряжение.

— Ашот, я не могу больше! — взмолился Гагик. Ему казалось, что руки его вот — вот оторвутся от туловища.

— Бросьте, не вышло! — сказал Ашот товарищам и вслед за ними слез с дерева.

Усевшись под ивой, мальчики стали раздумывать.

— Не корни у нее сильные, а мы слишком легкие, — с грустью констатировал Гагик.

Ашот поковырял палкой в земле.

— Вот что ее держит, — показал он на толстый корень — надежную защиту дерева от налетающих с гор ветров. — Асо, принеси «топор первобытного человека».

Когда пастушок ушел, Гагик обратился к Ашоту:

— Скажи по совести, стоит этот Саркис того, чтобы мы из — за него столько мучились?

Ашот ничего ему не ответил, лишь посмотрел с укором. И только после долгого молчания не без пафоса сказал: